Неточные совпадения
Вот дворовая женщина с мочалкой идет мыть тарелки, вот слышно, как шумят посудой
в буфете, раздвигают стол и ставят стулья, вот и Мими с Любочкой и Катенькой (Катенька — двенадцатилетняя дочь Мими) идут из
саду; но не видать Фоки — дворецкого Фоки, который всегда
приходит и объявляет, что кушать готово.
Варвара (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели
в саду, маменька позволила.
В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб
приходил к калитке.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из
сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова
в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору
в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем
пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Это было дома у Марины,
в ее маленькой, уютной комнатке. Дверь на террасу — открыта, теплый ветер тихонько перебирал листья деревьев
в саду; мелкие белые облака паслись
в небе, поглаживая луну, никель самовара на столе казался голубым, серые бабочки трепетали и гибли над огнем, шелестели на розовом абажуре лампы. Марина —
в широчайшем белом капоте, —
в широких его рукавах сверкают голые, сильные руки. Когда он
пришел — она извинилась...
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать
в ресторан городского
сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу
пришел усатый поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему
в окно...
Домой он
пришел с желанием лечь и уснуть, но
в его комнате у окна стояла Варвара, выглядывая
в сад из-за косяка.
Бальзаминов. Ах, маменька, не мешайте! Представьте, маменька, я, бедный молодой человек, хожу себе по улице, и вдруг что же? И вдруг теперь поеду
в коляске! И знаете, что мне
в голову
пришло? Может быть, за Пеженовой
сад отдадут
в приданое: тогда можно будет забор-то разгородить, сады-то у них рядом, и сделать один
сад. Разных беседок и аллей…
— Ну, скажи, что я через два часа
приду, обедать буду! — сказал он и пошел поблизости,
в публичный
сад.
— Если ж выдастся хороший день, — заключила она, — я поеду
в Летний
сад гулять, и ты можешь
прийти туда; это напомнит нам парк… парк! — повторила она с чувством.
Он бродил по
саду. Потом стали сажать овощи
в огороде;
пришли разные праздники, Троица, Семик, Первое мая; все это ознаменовалось березками, венками;
в роще пили чай.
— Николай Андреич сейчас
придет, — сказала Марфенька, — а я не знаю, как теперь мне быть с ним. Станет звать
в сад, я не пойду,
в поле — тоже не пойду и бегать не стану. Это я все могу. А если станет смешить меня — я уж не утерплю, бабушка, — засмеюсь, воля ваша! Или запоет, попросит сыграть: что я ему скажу?
Очень просто и случайно.
В конце прошлого лета, перед осенью, когда поспели яблоки и
пришла пора собирать их, Вера сидела однажды вечером
в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого дома, и глядела равнодушно
в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что
в нескольких шагах от нее,
в фруктовом
саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался
в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе
пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю
в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
— Зайдите вот сюда — знаете большой
сад —
в оранжерею, к садовнику. Я уж говорила ему; выберите понаряднее букет цветов и
пришлите мне, пока Марфенька не проснулась… Я полагаюсь на ваш вкус…
Викентьев
пришел, но не
в комнату, а
в сад, и выжидал, не выглянет ли из окна его мать. Сам он выглядывал из-за кустов. Но
в доме — тишина.
Он с удовольствием приметил, что она перестала бояться его, доверялась ему, не запиралась от него на ключ, не уходила из
сада, видя, что он, пробыв с ней несколько минут, уходил сам; просила смело у него книг и даже
приходила за ними сама к нему
в комнату, а он, давая требуемую книгу, не удерживал ее, не напрашивался
в «руководители мысли», не спрашивал о прочитанном, а она сама иногда говорила ему о своем впечатлении.
— Я настолько «мудра», брат, чтоб отличить белое от черного, и я с удовольствием говорю с вами. Если вам не скучно,
приходите сегодня вечером опять ко мне или
в сад: мы будем продолжать…
Она была тоже
в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с бабушкой и Марфенькой и только
в некоторые дни
приходила в беспокойство, уходила к себе, или
в сад, или с обрыва
в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение
в старом доме или напрашивались ей
в товарищи
в прогулке.
В полдень семь выбранных мужиков, приглашенных приказчиком,
пришли в яблочный
сад под яблони, где у приказчика был устроен на столбиках, вбитых
в землю, столик и лавочки.
Кому
в самом деле
придет серьезно
в голову назначать свидание ночью, далеко за городом, на кладбище, когда это легко можно устроить на улице,
в городском
саду?
В городе он пообедал, погулял
в саду, потом как-то само собой
пришло ему на память приглашение Ивана Петровича, и он решил сходить к Туркиным, посмотреть, что это за люди.
И если она
придет, то ты к дверям подбеги и постучи мне
в дверь аль
в окно из
саду рукой два первые раза потише, этак: раз-два, а потом сейчас три раза поскорее: тук-тук-тук.
План его состоял
в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти
в сад и засесть
в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать
в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и
придет в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и
в монастырь не попасть сегодня…
Статую эту, долженствовавшую представить молящегося ангела, он выписал из Москвы; но отрекомендованный ему комиссионер, сообразив, что
в провинции знатоки скульптуры встречаются редко, вместо ангела
прислал ему богиню Флору, много лет украшавшую один из заброшенных подмосковных
садов екатерининского времени — благо эта статуя, весьма, впрочем, изящная, во вкусе рококо, с пухлыми ручками, взбитыми пуклями, гирляндой роз на обнаженной груди и изогнутым станом, досталась ему, комиссионеру, даром.
Матери опять не хотят нас пускать ночевать
в саду. Бог знает, что у них на уме… Но те, что
приходят «на двор» с просьбами, кланяются, целуют руки… А те, что работают у себя на полях, — кажутся такими умелыми и серьезными, но замкнутыми и недоступными…
Под грушей,
в затененной части
сада, стояла скамья, и на эту скамью
пришла Марья.
Обыкновенно дядя Михайло являлся вечером и всю ночь держал дом
в осаде, жителей его
в трепете; иногда с ним
приходило двое-трое помощников, отбойных кунавинских мещан; они забирались из оврага
в сад и хлопотали там во всю ширь пьяной фантазии, выдергивая кусты малины и смородины; однажды они разнесли баню, переломав
в ней всё, что можно было сломать: полок, скамьи, котлы для воды, а печь разметали, выломали несколько половиц, сорвали дверь, раму.
Пришла зима. Выпал глубокий снег и покрыл дороги, поля, деревни. Усадьба стояла вся белая, на деревьях лежали пушистые хлопья, точно
сад опять распустился белыми листьями…
В большом камине потрескивал огонь, каждый входящий со двора вносил с собою свежесть и запах мягкого снега…
Прежде она от него бегала, а теперь бросилась
в его объятия, вышедши к нему вечером
в сад: он свозил ее на лодочке на уединенный островок, их подсмотрела Василиса Перегриновна, донесла Уланбековой, и та,
пришедши в великий гнев, велит тотчас послать к Неглигентову (которого пред тем уже выгнала от себя за то, что он
пришел к ней пьяный — и, следовательно, не выказал ей уважения) сказать ему, что свадьба его с Надей должна быть как можно скорее…
Приходи во зеленый
сад в сумерки серые, когда сядет за лес солнышко красное, и скажи: «Покажись мне, верный друг!» — и покажу я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное.
Сад с яблоками, которых мне и есть не давали, меня не привлекал; ни уженья, ни ястребов, ни голубей, ни свободы везде ходить, везде гулять и все говорить, что захочется; вдобавок ко всему, я очень знал, что мать не будет заниматься и разговаривать со мною так, как
в Багрове, потому что ей будет некогда, потому что она или будет сидеть
в гостиной, на балконе, или будет гулять
в саду с бабушкой и гостями, или к ней станут
приходить гости; слово «гости» начинало делаться мне противным…
В та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый
сад дожидатися часу урочного, и когда
пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!» И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он прошел только поперек дороги и пропал
в частых кустах, и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти.
Суета на балконе затихла. Барыня с мальчиком и господин
в золотых очках подошли к самым перилам; остальные почтительно остановились на заднем плане. Из глубины
сада пришел садовник
в фартуке и стал неподалеку от дедушки. Откуда-то вылезший дворник поместился позади садовника. Это был огромный бородатый мужчина с мрачным, узколобым, рябым лицом. Одет он был
в новую розовую рубашку, по которой шли косыми рядами крупные черные горошины.
На нем нет ни богатого платья, ни драгоценных камней, никто его не знает, но он ждет меня и уверен, что я
приду, — и я
приду, и нет такой власти, которая бы остановила меня, когда я захочу пойти к нему, и остаться с ним, и потеряться с ним там,
в темноте
сада, под шорох деревьев, под плеск фонтана…
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом
пришел в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы, волосы на голове шевелились, глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый
сад за ними и на белый крошечный флигелек
в глубине
сада.
Теперь, когда у Ромашова оставалось больше свободы и уединения, все чаще и чаще
приходили ему
в голову непривычные, странные и сложные мысли, вроде тех, которые так потрясли его месяц тому назад,
в день его ареста. Случалось это обыкновенно после службы,
в сумерки, когда он тихо бродил
в саду под густыми засыпающими деревьями и, одинокий, тоскующий, прислушивался к гудению вечерних жуков и глядел на спокойное розовое темнеющее небо.
Вот
придет весна, распустятся аллеи
в институтском
саду; мы будем вместе с вами ходить
в сад во время классов, станем разговаривать, сообщать друг другу свои секреты…
В эти дни он был особенно буен и стремился все разрушать. Но раз, совсем неожиданно, такой период
пришел осенью. Мамлик сорвался с цепей и вышел
в задние ворота зоологического
сада.
А сам все жмется от меня.
Пришли в городской
сад,
в «Ротонду», где я за завтраком рассказал, какие мне надо получить сведения.
Все, разумеется, изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель
прислал откупщику мало что разрешение от Кавинина, но благодарность, что для своего милого удовольствия они избрали его садик,
в который Рамзаев не замедлил отправить всякого рода яства и пития с приказанием устроить на самом красивом месте
сада две платформы: одну для танцующих, а другую для музыкантов и хора певцов, а также развесить по главным аллеям бумажные фонарики и шкалики из разноцветного стекла для иллюминации.
— И вы вот что сделайте, пан Зверев! Татко после обеда всегда спит, а вы
приходите ко мне
в сад, где я бываю, и там
в беседке мы будем с вами читать! — прибавила она Аггею Никитичу.
— Que voulez-vous, mon cher! [Что вы хотите, дорогой мой!] Эти ханы… нет
в мире существ неблагодарнее их! Впрочем, он мне еще пару шакалов
прислал, да черта ли
в них! Позабавился несколько дней, поездил на них по Невскому, да и отдал Росту
в зоологический
сад. Главное дело, завывают как-то — ну, и кучера искусали. И представьте себе, кроме бифштексов, ничего не едят, канальи! И непременно, чтоб из кухмистерской Завитаева — извольте-ка отсюда на Пески три раза
в день посылать!
Снова
пришли незнакомые люди, и заскрипели возы, и застонали под тяжелыми шагами половицы, но меньше было говора и совсем не слышно было смеха. Напуганная чужими людьми, смутно предчувствуя беду, Кусака убежала на край
сада и оттуда, сквозь поредевшие кусты, неотступно глядела на видимый ей уголок террасы и на сновавшие по нем фигуры
в красных рубахах.
Придя домой, юноша со стыдом почувствовал, что ему нестерпимо хочется есть; он видел, что поминки начнутся не скоро: рабочие остались врывать крест на кладбище, и нищих собралось мало. Тогда он тихонько стащил со стола кусок ситного хлеба, ушёл
в сад, там, спрятавшись
в предбаннике, быстро съел его и, чувствуя себя виноватым, вышел на двор.
—
В саду, братец. Бог попутал! Пошел я, чтоб непременно ее увидеть. Хотел ей высказать, урезонить ее, насчет тебя, то есть. А она меня уж целый час дожидалась, там, у сломанной скамейки, за прудом… Она туда часто
приходит, когда надо поговорить со мной.
— Нынче хотел
в сады работать
прийти; его батюшка звал, — проговорила она, помолчав немного, и заснула.
— Ах, мерзавцы! — гремит Далматов и продолжает чихать на весь
сад. Мы исчезаем. На другой день как ни
в чем не бывало Далматов
пришел на репетицию, мы тоже ему виду не подали, хотя он подозрительно посматривал на мою табакерку, на Большакова и на Давыдова. Много после я рассказал ему о проделке, да много-много лет спустя, незадолго до смерти
В.Н. Давыдова, сидя
в уборной А.И. Южина
в Малом театре, мы вспоминали прошлое. Давыдов напомнил...
В антракт Тургенев выглянул из ложи, а вся публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли
в сад.
Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего
в народ, как
в Саратове провожали меня на войну, и вдруг обратился к Кичееву...
Настя(закрыв глаза и качая головой
в такт словам, певуче рассказывает). Вот
приходит он ночью
в сад,
в беседку, как мы уговорились… а уж я его давно жду и дрожу от страха и горя. Он тоже дрожит весь и — белый, как мел, а
в руках у него леворверт…